Двери к народной любви и популярности актеру Борису Смолкину открыл дворецкий Константин. О судьбе, ролях и «Его прекрасной няне» («АМЕДИА», СТС) мы и говорим с самим Константином Николаевичем, то есть Борисом Григорьевичем.

– Борис, кем вы мечтали стать в детстве?
– Артистом! Сколько себя помню! Причем сначала я мечтал стать клоуном, и нисколько не боялся этого. Есть такой закон – все комики мечтают сыграть трагическую роль. Я об этом не мечтал: почему-то был настроен на комедийные роли с детства. У нас дома много шутили, разыгрывали друг друга. Вообще, юмор культивировался в семье, особенно со стороны папы.

– Вы единственный ребенок?
– Я единственный ребенок. Но у нас было мало показушной лирики в семье. Когда я был на Украине с гастролями, один мальчик из зала, лет 13, задал мне вопрос: «Почему Вы издеваетесь над Жанной Аркадьевной?» Я ответил ему: «Наверное, я так за ней ухаживаю». Дело в том, что в моем понимании ухаживать – совершенно не означает все время говорить женщине: «Я тебя люблю».

– Боже! Неужели вы так же ухаживаете за женщинами!?
– Ну, нет. У меня нет никакой методики и специальных приемов по ухаживанию. Если только не считать, что я в первое время очень много разговариваю, как говорится, забалтываю. К сожалению, в любви нет опыта на все случаи жизни, это глупость. Каждый раз – как в первый раз, иначе все не имеет смысла. Более того, если бы был опыт, накопленный человечеством, никто никогда не вступал бы в эту реку второй раз.

– Вы можете о себе сказать: «Я – счастливый человек!»?
– Наверное, нет… Я бываю довольным, бываю недовольным, бываю нормальным, бываю раздраженным, бываю язвительным – разным бываю. Но так, чтобы я встал и сказал «Я счастлив!» – не помню такого.

– Я знаю, что у вас замечательная молодая жена, два сына. И вы ли не счастливый! Допустим, что вы осторожный. Мне почему-то кажется, что в юности вы были таким романтичным юношей…
– Нет, скорее таким … пингвином. Был такой польский фильм «Влюбленный пингвин» – про некрасивого мальчика, который влюбился в девочку. В юности я был влюбчивым. Мозгами понимал, что я гадкий утенок – маленький, ростом не вышел, и компенсировал это тем, что дружил с девочками-одноклассницами – членами молодежной сборной по баскетболу Ленинграда. Можете себе представить, какого они были роста! Я компенсировал свою неказистую внешность (какие-то комплексы по Фрейду), шутил изо всех сил! Сейчас вспоминаю, что увлекался только красивыми женщинами.

– Это тоже комплекс?
– Черт его знает! Но ведь до сих пор поражаюсь: некоторые из них отвечали мне взаимностью.

– А разочарований много было?
– Я всегда стремился к каким-то вещам, точнее меня судьба кидала в какие-то роли, которые я не должен был играть. В жизни важно понять, чего ты не должен делать. Куда ты не должен лезть. Тогда будет меньше разочарований. Незаменимый опыт для жизни и сцены. Когда я преподавал студентам первого курса актерское мастерство, я всегда им говорил: «Знаете, дорогие мои, к концу института мне очень важно, чтобы вы точно знали, чего вы не можете играть».

– Даже после таких прагматичных слов меня не покидает ваш романтичный образ. Может быть, вы в молодости хотя бы стихи писали?
– Нет, не писал. Меня это как-то миновало. Я мог срифмовать шутливые куплеты, частушки, эпиграммы, но стихов не писал.

– Опять шутки! Да и роль Константина в сериале «Моя прекрасная няня» комедийная, в родном Питере вы играете в театре музыкальной комедии, на радио у вас тоже юмористическая программа. Так сложились или вы всегда ощущали себя комедийным артистом?
– Я всегда ощущал себя таким, каким видели меня окружающие. Как говорил один мой профессор – замечательный режиссер и актер Леонид Макарьев: «Дружок, у тебя есть редкое качество – ты выходишь на сцену и вызываешь смех». Наверное, это правда. Есть актеры, которые одной своей внешностью уже смешны: этакие нелепые существа. А есть артисты, которые очень смешно играют на сцене или с экрана. Я себя все-таки отношу ко второй категории. Вообще, юмор, комедийность – это, прежде всего, возможность взглянуть на жизнь со стороны и увидеть нелепость какой-то ситуации. У меня уже выработалась установка: увидеть смешное. И я постоянно культивирую в себе эту особенность.

– Неужели это не страшно – выходить перед незнакомыми людьми и что-то изображать?
– Мой учитель говорил: «Какая странная у вас профессия – каждый вечер собирать тысячи людей, чтобы они на вас смотрели и слушали вас». Странная такая профессия.

– И каждый раз вам приходится преодолевать страх?
– Есть волнение, в меру. Если нет волнения, это катастрофа! Это неправильно. Мы скрываем, конечно же, но пульс-то учащается. Что-то меняется в организме. Потом, можно сказать, что сцена лечит, – ты забываешь, что у тебя болело.

– Какая была ваша самая сложная роль?
– Выделить самую-самую трудную? Одни давались труднее, другие легче… Была физически трудная роль Труффальдино. Я терял 2–3 кг за спектакль. Была эмоционально и физически тяжелая роль Расплюева в «Свадьбе Кречинского». Была странная роль, которая далась очень тяжело – Полоний в «Гамлете». Я мучительно не хотел выходить на сцену. Играть играл, но что-то меня отторгало от этого образа. Не понимал, что я хочу показать на сцене…

– А если сравнивать работу актера в театре и в кино – есть какие-то различия?
– Трудно сказать. Профессия, на самом-то деле, одна. Истоки одни, но театр дает больше времени для понимания роли.. А в кино ты сыграл и забыл. Кроме того, нет связи со зрителем, я не вижу их реакцию. Меня это очень пугает, и я делаю своими зрителями операторов за камерой, ассистентов.

– Вы любите быть в центре внимания?
– Я вообще человек не публичный. Скорее интроверт, немного в себе. Очень люблю одиночество.

– А что вы делаете, когда один?
– Да бог его знает. Я много чего могу делать один. Я разговариваю, я могу читать, что-то писать. В общем, я нормально провожу время.

– Ваш герой Константин тоже не очень общественный персонаж. Как думаете, чем бы он занялся, если бы его оставили в покое?
-О-о-о, он играл бы в шахматы, может быть, в карты, раскладывал пасьянс. Он бы читал, может быть, писал бы стихи – или даже книги, воспоминания, мемуары. Бог его знает. Перебирал бы фотографии в альбоме…

– Тогда опущу вопрос о схожести вас и Константина. А в чем вы не похожи на него?
– Самой жизнью. Наша с вами жизнь – не ситком. Она протекает в разных – трагических, драматических, комических – сферах. Ситуации же жизни моего героя достаточно однообразны. Существовать живому человеку в ситкоме – катастрофа, можно сойти с ума. К тому же у Константина нет биографии.

– Но важно ли это!? Он слуга, а нужна ли прислуге биография, должен ли он быть личностью…
– Конечно. Когда-то у меня была задумка: я хотел сыграть человека, который в советские времена во время съезда партии подавал генеральным секретарям на трибуны воду, кефир, чай. Я хотел сыграть судьбу этого человека, обозначить историю его семьи. Он ведь из «ближнего круга», значит наверняка его звание не ниже полковника, проверен «от и до». Он кристален по биографии, а подает воду. Ему доверили это! Они, на трибунах, меняются, а человек, подающий воду, остается. Так проходит его жизнь. Если бы кто-то написал сценарий, я бы с удовольствием сыграл такого человека.

– Почему бы самому для себя не написать сценарий? Вы никогда не пробовали?
– Нет, никогда. Честно скажу, у меня есть один недостаток: я могу долго разговаривать, наверное, даже увлекательно. Но как только беру в руку авторучку или сажусь к компьютеру – все пропадает.

– Не могу удержаться: чем закончится «Няня»?
– Я не знаю. Все говорят, что будет продолжение, но когда и как… Поживем – увидим.

(Светлана Валхар, специально для WMJ, 21 февраля 2006 г.)