Под самый Новый год мы с вами пообщались с исполнительницей главной роли в сериале "Моя прекрасная няня" (СТС, производство компании "АМЕДИА") Анастасией Заворотнюк. А сегодня в гостях у нашего журнала еще один актер, без которого "Няня" не была бы "Няней" Борис Смолкин:

- Вопрос первый: я наблюдал за вами на съемочной площадке и поразился огромному количеству экспромтов, которые вы выдаете на гора. Одна фраза: "Так-так, и сало тоже надо убрать из кадра. Оно тоже бликует", - чего стоит. Не было мысли, например, книжку написать?
- Нет, нет. Я не писатель. Хотя здесь мне иногда разрешают менять написанные шутки на свои. Естественно, с согласия авторов и продюсеров. Это живой проект, и мы не следуем от "а" до "я" догмам сценария. "Няня" все-таки не Чехов и не Достоевский. Но слияния с персонажем не происходит, потому как я все же не дворецкий (смеется). Мухи отдельно, котлеты отдельно. Как всякий нормальный артист я принял условия игры и стараюсь соответствовать этим условиям.

- "Няня" стала достаточно успешным проектом. Не жалеете, что широкая телевизионная популярность пришла в более зрелом возрасте?
- Есть ли смысл жалеть о том, что пришло? Когда приходит - это всегда хорошо! Вообще слово "рейтинг" я узнал, снимаясь здесь, благодаря своим замечательным коллегам. В основном Жигунову, который объяснил мне, что же это такое на самом деле. А что касается популярности - к этому надо все-таки относиться с достаточной долей юмора. Я 30 лет играю на сцене, иногда снимаюсь в кино (что-то хуже, что-то лучше), но пришла такая роль, которая сделала меня в какой-то мере узнаваемым. Ну и слава богу! Вы думаете, я буду отказываться?

- На улицах узнают?
- Узнают. Есть, знаете, такие пастернаковские строки: "позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех". Но я не могу сказать, что этот сериал - нечто низкое и постыдное. Я полагаю, что мы занимаемся нормальным, профессиональным делом. Это не элитная история, как и всякий сериал, она является массовым продуктом. Но позора и стыда я не испытываю, и когда на улицах ко мне подходят, я честно признаюсь, что это я (смеется).

- "Няня" - семейный сериал, мы видим, как строятся взаимоотношения между персонажами придуманной семьи. А как дела у вас? Внуки радуют?
- Нет, внуков у меня еще нет, хотя старший сын уже взрослый. Ему 30 лет, он успешный театральный продюсер в Петербурге. А внуков нет. Поэтому я плюнул на это, и решил завести себе ребенка, как я ему сказал, "без посредников". Так что у меня есть еще и младший сын, которому пять лет (смеется)! Вот такая у меня семья - двое сыновей, мама, жена... (смотрит на дисплей мобильного телефона). Вот как раз от них сообщение...

- Да -а, с таким графиком съемок вы их, наверное, видите раз в году?
- Я попадаю в Петербург два раза в месяц максимум на один-два дня. Во-первых, у меня есть обязательства перед театром, во-вторых - перед семьей... У меня есть мама, которой, если посмотрите на меня, наверное, догадываетесь сколько лет (смеется). Ну и вообще, "есть еще у нас дома дела", как пелось когда-то. Так что студия снимает мне квартиру, и я живу здесь.

- Поезд "Москва-Петербург" до сих пор остается местом артистических встреч?
- Это есть. Хотя не в той мере, как раньше, но это осталось. Вот, например, мы пару лет назад целый год мотались сюда на съемки программы Шендеровича "Бесплатный сыр". Р-200 в пятницу вечером был наполнен петербуржцами, которые работали в Москве. Все ходили по вагону, все друг друга знали. Причем, ездили люди всех профессий, всех социальных слоев - бог знает, кого только нельзя было встретить... Сейчас я езжу ночным - какое-то общение есть в купе, но уж больно спать хочется. Раньше еще был буфет в "Красной стреле" - замечательный пятый вагон, где все встречались. Теперь его нет. Наверное, там сегодня какой-нибудь вагон-ресторан. Но, честно говоря, уже сил нет туда идти: я добираюсь до купе, выпиваю стакан чаю и ложусь спать (смеется).

- А красивые подстаканники на железной дороге еще остались?
- А как же? Обязательно!

- И сахар в красивой синей упаковке...
- Сахар теперь другой - в пакетиках, как и чай. Все немного упростилось. А раньше был чай, в который добавляли соды для цвета...

-Да ладно?
- Это была известная история! Проводники для экономии чая добавляли немножко соды, а она, как известно, дает сразу темный цвет. Но так, правда, было только в дешевых поездах, в "Красной стреле" этим не занимались. Да - а, чай в подстаканниках... Ну, у меня и дома и дед, и отец всегда пили чай из стаканов с подстаканниками. Абсолютный домашний ритуал.

- А еще какие-то традиции сохранились?
- К сожалению, их становится все меньше. То есть они есть, но исполнять их становится все труднее и труднее. То ли раньше жизнь была размереннее, то ли люди были другими: хотя бы раз в неделю собирались за общим столом.

- Всей семьей?
- Да, это моя мечта. Я у себя в столовой поставил обеденный стол. Настоящий - раздвижной дубовый. Доску посередине можно положить. Люблю, когда, ну хоть по возможности, вся семья собирается за ним.

- Стол сами делали?
- Он перешел ко мне по наследству. Дедовский.

- А вообще сами руками любите что-нибудь делать?
- Нет. Сразу признаюсь, с этим у меня не очень хорошо получается. Я, наверное, могу сообразить как, а вот что - это уже не для меня.

- Можно немножко про работу в театре? А то вы питерский актер, про вас трудно информацию собирать.
- Ну что здесь рассказать? После института я работал в Театре Музыкальной комедии - это было золотое время театра, когда в него пришел замечательный режиссер Владимир Егорович Воробьев, и мы стали играть прогремевшие на всю страну классические мюзиклы "Свадьба Кречинского", "Дело", "Труффальдино"... По двум из них был снят фильм.

- Я вас в Труффальдино помню...
- Да, только в кино его сыграл Костя Райкин, а я играл его в театре. А лет через 10 я ушел в драматический театр. Поиграл в нескольких, а потом все вернулось на круги своя, и теперь я снова в Музкомедии.

- Поиск был оправдан?
- Я всегда хотел работать в драматическом театре. Просто так получилось, что меня не приняли на драму, но оказалось, что я немножко пою. И я пошел на музыкальную комедию. О чем совершенно не жалею, потому что, на мой взгляд, получил хорошее образование в институте. Но все равно я хотел работать в драме и исполнил свою мечту. Тут, знаете, как: когда я работал в музыкальном театре - мне драмы не хватало, а когда в драматическом - мне не хватало музыки (смеется)... Но было интересно.

- Существует стереотип, что смешное играть гораздо труднее, чем трагическое?
- Мне трудно судить. Наверное, хорошо играть трудно все! Я так думаю. Труднее всего играть так, чтобы было интересно. Как говорил Николай Павлович Акимов: "Создать комедийную ситуацию очень сложно, зато разрушить ее можно в одну секунду". Так что я некоторым режиссерам пытаюсь подсказывать.

- Прислушиваются?
- Я же аккуратно. Поэтому я бы не делал таких крайних заявлений. Все надо делать профессионально. Всему надо учиться.

- А что важнее: где или у кого?
- Я думаю, у кого. Важно найти педагога. Вокал - это вообще довольно хитрая вещь: связки ведь у всех людей одинаковы. Только у одного при смыкании они издают вокальный голос, а у другого - нет. И никто, по-моему, так до сих пор природу этих способностей не понял. Так что найти своего педагога - это огромное дело! У меня ничего не вышло с моим первым педагогом по вокалу Владимиром Матусовым (был такой знаменитый эстрадный дуэт Матусов-Копылов), зато потом я перешел к замечательному педагогу Александру Юльевичу Модестову. И вот он сотворил со мной чудо! И в театре у меня было много замечательных педагогов.

- Петербуржская театральная школа сильнее московской?
- Мне ближе вахтанговская школа, но это не значит, что она самая лучшая. Хорошие артисты есть везде, поверьте. Я много поездил по России, и на периферии есть такие актеры, которые Москве и Петербургу даже не снились!

- Но кто их знает? Где справедливость?
- Справедливости в театре нет, запомните это. Мой профессор на первом курсе говорил: "В театре не бывает социализма"! Он говорил это в советское время (смеется). Ну, какая справедливость в том, что и в Москве, и Петербурге огромное количество замечательных артистов, которые могли сыграть роль Константина, а снимаюсь в данном случае я?

- Везение, случай.
-Да.

- С юмором легче в жизни?
- Мне трудно судить, как живется человеку без юмора, потому что без него мне было бы совсем плохо. А что касается театра и кино, то без юмора туда вообще нельзя пускать людей! Вне зависимости, чем они занимаются. Костюмеры они или осветители. Я уж не говорю о режиссерах, артистах и художниках. Без юмора искусством заниматься нельзя!

- А почему?
- Что такое юмор? Это острый взгляд ума. А без ума нормально заниматься делом нельзя. Остроумие - это ведь не острословие, это разные вещи. Острый ум может пригодиться и в науке, и в искусстве... и в кулинарии. Это взгляд на предмет с другой точки и это то, что необходимо искусству. Искусству нужно посмотреть на обыденную ситуацию в неожиданном ракурсе. Тогда это интересно публике, потому что обычное она видит каждый день.

- Словом, искусство наравне с наукой двигает человечество вперед?
- Методы только разные. Замечательно! об этом сказал Илья Эренбург, по-моему, в книге "Люди. Годы. Жизнь": "Метод науки: берем кочан капусты, быстро обрубаем все лишнее и добираемся до кочерыжки. До сути. А метод искусства - это тот же кочан капусты, с которого мы медленно, как одежду с красивой женщины, по одному снимаем листики и добираемся до той же кочерыжки (смеется). Но это не я сказал.
Сергей Буханов

(Ответь, №6, 31 января – 6 февраля, 2005 г.)