В понедельник, 2 марта, в Театре музыкальной комедии на Итальянской улице состоится актерский праздник, юбилейный бенефисный спектакль Бориса Смолкина.

- Борис Григорьевич, вы, наверное, знаете эту старинную театральную байку про артиста Александринского театра Василия Долматова, который, когда его спрашивали, почему он не хочет справлять свой юбилей, неизменно отвечал: "Чтобы за какой-то жалкий серебряный портсигар я раскрыл вам, сколько мне лет? Нет уж, дудки".
- Ну я-то знаю, что мне и портсигара не будет. Нет, итоги подводить пока не хочется, и праздниками я особенно не обделен. Просто, как говорили Ильф и Петров, "Остапа несло".

- Вы принадлежите к славному племени опереточных комиков. В обывательском сознании на первом месте драматические комики, потом опереточные и на последнем месте цирковые клоуны. Хотя на самом деле неизвестно, "кто главнее". Так вот, как вы относитесь к своей редкой профессии?
- К профессии, конечно, отношусь хорошо, но комиком никогда себя не считал. Да, я - комедийный артист, мироощущение у меня алогичное, нелепое. Но комиком себя не считаю. Просто - артист. Бывают такие артисты, которые как только выходят на сцену, сразу смешно. Мне кажется, я таким даром не обладаю.

- А мне кажется, что это спорно. Что обладаете и вполне.
- Об этом мне еще в институте сказал мой учитель профессор Макарьев. Он долго не ставил мне зачет, называя "наигрывальщиком", это означало, что я неправдив в своем сценическом существовании, что наигрываю. В его устах это было очень ругательное слово. Потом он наконец поставил мне зачет и сказал: "У тебя, деточка, есть редкое качество - вызывать смех".

- Вы вкусили от двух театральных плодов - работали и в музыкальной комедии и супердраматическом театре. Какая их этих стихий вам ближе?
- Я всегда стремился к драматической сцене, хотя обожаю музыку и музыкальный театр, и чем старше становлюсь, тем больше нахожу прелести в оперетте и музыкальной комедии. Мне кажется, я начинаю кое-что в них понимать. Но и драма всегда влекла возможностью уйти вглубь человеческой психологии, покопаться там. В драме мне всегда не хватало музыки, а в оперетте - драматической глубины. А в принципе, для меня всегда было главным - играть.

- И так пошло с самого начала, к этой профессии тянуло с детства?
- Да, хотя я занимался и какими-то весьма серьезными вещами. Например, закончил математическую школу. До сих пор нежно и трепетно отношусь к точным наукам. И Бог знает, каким образом, но мне это и сейчас помогает.

- То есть взять какую-нибудь математическую книжку и начать читать - это для вас совершенно естественный вопрос?
- С удовольствием. Не всегда удается понять прочитанное, наука бежит гораздо быстрей искусства, но все равно очень интересно, особенно то, что находится на стыке наук, - биофизика, биохимия, генетика...
Но все время внутри что-то свербило, хотя в Театральный институт меня, конечно, как полагается, не принимали. Один из профессоров бросил на консультации, это уже когда я второй раз поступал: "Вам нечего делать в советском театре". И я от безысходности этого приговора пошел на отделение музыкальной комедии. Там обнаружилось, что у меня есть еще и голос, и меня взяли. И замечательное получил образование. Вот так я попал к Изакину Абрамовичу Гриншпуну, он был у нас мастером курса. Я учился у Леонида Федоровича Макарьева, моим педагогом еще до института в университетской студии был Владимир Викторович Петров. Замечательные педагоги, я получил из их рук настоящую школу. И теперь несу эту школу дальше. Уже шесть лет с большим удовольствием преподаю актерское мастерство в Академии культуры.

- А как поживает сейчас музыкальная комедия? Одно время казалось, что классическую музыкальную комедию, оперетту совсем потеснил американский мюзикл. А потом и он как-то потускнел, постарел. А что сейчас?
- Ну что касается мюзикла, то не устаю повторять, что слово "мюзикл" - это всего только американское сокращение от "musik comedy". Да еще сюжеты для своих музыкальных комедий американцы стали брать не очень-то комедийные. Вот и все. А так все остается на месте. Это нестареющий жанр. В нынешнее время он переживает, конечно, как и драма, и балет, не самые легкие времена, но при этом сейчас в зале появляется много молодежи. Причем неважно, что идет: классическая оперетта или французский водевиль, или вот американский мюзикл. Я не знаю, чем это объяснить. Действительно, когда я начинал, зал принадлежал больше среднему и пожилому поколению. Хотя и сейчас существуют эти, дай им Бог здоровья, вечные поклонники оперетты, с цветами по бокам, в первом ряду, с шуршанием фольги. Это все осталось, это очень трогательные образцы верности жанру, театру, искусству, они смотрят каждый спектакль... Но публика стала меняться - зал омолаживается, повторяю, не знаю, с чем это связано. Может быть, просто для молодых людей другие развлечения стали недоступны - дискотеки, ночные клубы, даже кино стало дорого, особенно, если пойти вдвоем с девушкой, а здесь все-таки искусство, театр, а по ценам вполне доступно. Музыкальная комедия остается вместе с цирком очень демократичным жанром. Но есть одно условие - чтобы тебе понравилось, надо быть настроенным на получение удовольствия. Это должно быть обоюдным. И те, кто смотрит, и те, кто играет, должны получать удовольствие. Наш жанр не для эмоциональных потрясений или мозговых атак. И хочется надеяться, что этим молодым зрителям удается эта наука - получение удовольствия в театре.

- Считаете ли вы себя полностью реализовавшимся?
- В институте я подавал надежды, придя в театр, тоже подавал, но уже меньше. А потом много работал, что-то, разумеется, получалось, что-то не вытанцовывалось или не выпевалось. То, что я артист, - я знаю, то, что профессиональный артист, - тоже знаю. Но сумею ли я что-то открыть людям, подняться до каких-то откровений, это ведь зависит не только от меня. Тут надо чтобы меня увидели способным на это откровение. В 26 лет я, только недавно закончивший отделение музыкальной комедии, сыграл великую роль - Расплюева. Актеры обычно подходят к ней уже многоопытными мастерами. Ну и сыграл, и вроде что-то получилось. Но для этого такая идея прежде всего должна была прийти в голову режиссеру. Я сыграл Полония в "Гамлете". Сам бы не осмелился прийти к режиссеру и сказать, что я хочу играть эту роль. Хотя хотел, и Расплюева хотел, но актер зависим, его должны увидеть в определенной роли, прежде чем он ее сыграл. Но вдруг сейчас какому-нибудь режиссеру придет в голову, что я могу сыграть... ну, скажем, Офелию...

- Сыграете?
- Не знаю, сейчас, может быть, и сыграю. Все может быть на свете. Мой учитель говорил: "Ты должен знать, что ты не можешь играть. После института кажется, что все можешь. Но это не так. Надо очень четко себе представлять, что ты не можешь. Будет меньше разочарований". Это не значит, что надо знать свое место, свой шесток. Просто надо изучать себя, знать и свои возможности, как свое лицо, - это азбука профессии.

- Кстати, о лице. Как вам удается сохранить форму? Есть какие-нибудь секреты?
- Да, большую часть жизни я провожу в холодильнике.
Нет у меня на самом деле никаких секретов. Конечно, минимальный физический тренинг существует. Немного бассейн, немного балетный станок, поскольку мне приходится на сцене танцевать, но все это в весьма скромных дозах.

- Ваша театральная судьба сложилась удачно?
- Пожалуй... Мне везло и с партнерами, и с режиссурой. После института я попал в руки к Владимиру Воробьеву. Это многое решило в моей творческой жизни. Воробьев в те годы был молодой, новый, нетрадиционный в нашем традиционном жанре человек. В оперетте я работал и продолжаю работать с замечательными актерами старшего поколения: Вячеславом Тимошиным, Виталием Копыловым, Зоей Виноградовой. Я застал еще немножко Анатолия Викентьевича Королькевича и Гликерию Васильевну Богданову-Чеснокову. Это было уникальное явление. У нее нельзя было учиться. Это дар божий, но прикоснуться, постоять рядом на сцене и проникнуться, втянуться в эту орбиту - было возможно. Я играл с Игорем Олеговичем Горбачевым. Уникальный артист. У него всегда было чему поучиться, независимо от того, кого он играл и что делал вне театра. Я во все глаза смотрел, как играет Василий Васильевич Меркурьев... А Сергей Юрский...
Я и сейчас, как мне кажется, способен и готов, как губка, впитывать впечатления и оставаться школяром.
Да, а потом какая школа была наша компания с Вадимом Жуком, театр "Четвертая стена" - это ведь была многолетняя школа и отдушина. Мы создавали свои капустники и с восторгом встречали каждый номер знаменитых программ Александра Белинского, где играли Юрский, Татосов, великолепная Ковель. Но и у нас была неслабая команда: Сергей Лосев, Александр Романцов, Ирина Пярсон, Игорь Окрепилов, тонкий и артистичный музыкант Марина Мишук. Вот в такой компании мы, что называется, оттягивались. И то, что не могли сыграть в наших официальных местах службы, с лихвой компенсировали на "капустных" площадках.
Это были подчас наши звездные часы. Да, смотрите-ка, оказывается, шутки шутками, а то, что прожито, оказывается было не таким уж бесполезным...